Голованивская Мария - Муха-Цокотуха
Голованивская Мария
Муха-Цокотуха
Сказка
1
не якобы дал твой телефон один наш общий знакомый. Чтобы я остановился у
те-бя. Я позвонил - сработало. Все в порядке. Это чтобы ты не ушел. Любимая
работа.
Ты почти ничего не сказал, когда меня увидел. Только ткнул куда-то пальцем
и сказал: "Вот". И добавил: "Подожди". Сразу "на ты". И чудненько.
Шум с улицы. Запах. Соседка снизу варит борщ. Точнее, кислые щи. Мясо на
сахарной косточке, прозрачный бульон, кружочки моркови. Язык барахтается в
наполнившей рот слюне. Сглатываешь, но в голове покрасневшие от постоянной
возни с водой пальцы, белесые ногти, красные пальцы в укропе, крупицы соли...
Шум с улицы. Обычный утренний шум. Там, за стеклом, - квадратный вонючий
дворик, зады магазина. Смердящие желтовато-мутные лужи, растрескавшийся, как
кожа гигантского доисторического уродца, асфальт. Прокисшие мужички в кепках
швыряют в оцинкованные люки промерзшие бело-бордовые половинки туш,
обворожительные ляжки и бедра, бело-голубые в мутноватом желе полиэтилена
молочные блоки, составляют пустые бутылки в тару. Да, именно этот звук, когда
пустые бутылки распихивают по отверстиям пластмассовых или металлических
ящиков, и мужик в грязно-серой майке без рукавов, демонстрируя чуть повыше
следов от сделанных во младенчестве прививок наколку с якорем или
женщиной-русалкой, загребает каждой рукой по полдюжине бутылок, выставляет на
всеобщее обозрение обрубок пальца или искалеченный ноготь. Соседка снизу
открывает окно, снимает с пыхтящей кастрюли крышку, подставляя лицо под
горячий, пропитанный ароматами вареной говядины пар. Что теперь? Будет
гладить? Драить полы? Засунет руки по самый локоть в тазы замоченного еще
вчера вечером постельного белья вперемешку с мужниными подштанниками,
непарными детскими носками?
- Ты чего приехал?
- На несколько дней.
Лес рук, пульсирующее людское море, голые руки как нива, как океан золотых
колосьев, зеленые, синие, голубые, до пояса голый ударник - в мыле, пот течет
по лицу солиста в кожаной куртке, и рыдают девицы, отбрасывая со лба волосяную
пену, размазывая по лицу сопли и слезы, тушь и губную помаду. Шум с улицы,
телевизор, голоса с ...
- Есть будешь?
Большой темный коридор с влажными половичками у каждой двери. Захламленная
вешалка. В ванной - зеленые обливающиеся слезами трубы, поток в сумасшедших
зелено-коричневых фресках, подслеповатое зеркало. В пластмассовом стаканчике
щетка и зубная паста твоего соседа справа, чистит, как ты сказал, зубы дешевой
зубной пастой из ностальгии по пионерским кострам и линейкам. Ты поворачиваешь
гладкую фарфоровую четырехконечную морскую звезду, и рахитичная струйка
послушно выбегает навстречу развороченной пуповине заплеванного умывальника.
"Вот, вот, вот", - бормочешь ты, тыкая пальцем в полотенце, мыло, розетку.
Темная кухонька, заставленный склянками подоконник, крашенный темной
краской пол. Три столика, хлеб в глубокой тарелке с почти уже стершейся
голубой каймой. Чай в кружке, на белом боку которой красуется розовая с
зеленым листочком клубничина, чаинки разбухают, вдыхают коричневый аромат,
опускаются на дно. За окном - ослепительный, как красотка на фоне красных
"жигулей", попирающая своими прекрасными ножками в туфельках на каблучках и
январь, и февраль, и март со всеми их однозначными и двухзначными числами.
Календарь.
2
Ты делаешь бутерброды, вдавливая сыр сероватыми пальцами в рыхлый хлеб, ты
смотришь исподлобья, хватая себя за кончик носа, сложенное вчетверо грязное
п
