Гладкий Виталий - Окаянный Талант
ВИТАЛИЙ ГЛАДКИЙ
ОКАЯННЫЙ ТАЛАНТ
Аннотация
Олег Радлов, молодой художник неудачник, получил от таинственного иностранца очень выгодное предложение: за двадцать тысяч долларов написать портрет некоего чиновника. Останавливает художника только душевное смущение от нарушенной когда то клятвы, данной собственному деду, – никогда не писать портреты без древнего оберега, ведь за этим последовала таинственная смерть юной возлюбленной. Но в наш прагматичный век нелепо верить суевериям, к тому же все может оказаться обыкновенным самовнушением...
Пролог
1697 год, начало сентября. Великое посольство царя Петра I в Европу . Нидерланды, город Утрехт, ясное осеннее утро, мастерская живописца.
За мольбертом придворный художник короля Англии и статхаудера Нидерландов Вильгельма III Оранского знаменитый портретист Готфрид Кнеллер по прозвищу Годфри. Это энергичный мужчина с пронзительным взглядом и длинными волосами, собранными на макушке в пучок и стянутыми серебристой парчовой лентой. Ему позирует молодой царь Московии Петр Алексеевич, который прибыл вместе с Великим посольством инкогнито – как волонтер Петр Михайлов.
Петр томится. Он сидит возле круглого столика на резной ножке и нетерпеливо – даже зло – покусывает нижнюю губу. Иногда его блуждающий взгляд останавливается на собственном портрете в полный рост, краски на котором еще не высохли, и смягчается.
Полотно пока без рамы, на одном подрамнике, но, судя по выражению лица молодого царя, он доволен работой иноземного мастера. Он изобразил двадцатипятилетнего Петра с крупными чертами открытого лица, мужественным и полным энергии взором больших красивых глаз, с длинными вьющимися волосами, в металлической кирасе и перекинутой через правое плечо царской мантии, опушенной горностаем.
Кнеллер пишет другой портрет московита. Это небольшого размера погрудная парсуна. Она почти в точности повторяет первый портрет, но, кроме размера, в ней есть и некоторые другие отличия.
Художник, обычно быстрый в работе, на этот раз почему то очень сосредоточен и медлителен. Годфри впивается цепким взглядом, горящим внутренним огнем, в юное лицо Петра, едва познавшее процесс бритья, и кажется, что он не просто водит кистью по полотну, а колдует.
Душа молодого царя еще чересчур чувствительна; она ощущает сильный напор чужой энергии, но Петр никак не поймет, почему сегодня ему вдруг стало неуютно в большой и светлой мастерской художника, где так приятно пахнет краской и лаками. Он зябко пожимает узкими плечами и переводит взгляд на столик. Там, возле вазы с яблоками и дорогим заморским виноградом, стоит пустой бокал с остатками мальвазии1 на донышке.
– Алексашка! Где ты там… черт!
– Здеси я, мин херц!
Алексашка Меншиков, денщик и наперсник царя, зевает и потягивается. Он немного придремнул в уголке, где лежат загрунтованные холсты и подрамники. Белки его блудливых глаз в красных прожилках – вчера был прием у аглицкого короля, разошлись только ближе к рассвету.
– Плесни… – Петр глазами указывает на кубок.
– Момент… – Алексашка сноровисто подхватывает стеклянный кувшин, наполняет его из небольшого бочонка, и светлая искристая мальвазия пенным потоком устремляется в довольно вместительный чеканный кубок.
– Недурно… – Петр осушает бокал до половины одним могучим глотком и с удовлетворением облизывает полные чувственные губы. – Король аглицкий знает толк в винах, ничего не скажешь.
– Вильгельмушка из кожи вон лезет, чтобы нам угодить, – посмеивается Алексашка. – Хочет стравить нас с французами.
– Молчи, дурак,
